– А тебя что, не касается? – хриплым, зловеще звучащим голосом спросил старшина. – Сказали же, всем на выход!

– Так меня не называли… – Не сводя с него глаз, Игнат быстро, но без суеты поднялся с нар.

– Глухой, что ли? – в злобной ухмылке скривился сержант.

И, вдруг присев, ударил Игната дубинкой по ногам. А он как чувствовал, что именно так все и будет. И даже смог поднять одну ногу, пропуская под ней дубину. Но удар пришелся по второй, опорной ноге. А еще старшина со всей силы ткнул его своей дубинкой в живот. Игнат упал, но тут же вскочил на ноги. Не в его правилах быть терпилой. Злость затмила сознание, и он готов был дать ментам бой. И плевать, что ему предъявят сопротивление представителям власти…

Но менты ударили разом – один снова по ногам, другой по голове. Игнат опять упал, и на этот раз подняться ему не дали. Менты лупили его с остервенением – дубинками, ногами. Игнат старался закрывать лицо и живот, но его били по голове, по спине и больше всего по почкам. Били так, что сумасшедшая боль скручивала тело в бараний рог. А когда менты вдруг убрались, все тело превратилось в сплошной сгусток пульсирующей боли.

Менты ушли, и в камеру вернулись тщедушный и долговязый. Они бы могли помочь ему подняться, но случилось неожиданное. Тщедушный рывком уложил его на спину, Игнат неосторожно раскрыл лицо, и тут же долговязый ударил его кулаком в нос. Игнат рассвирепел, но пучеглазый ударил снова, а тщедушный держал его за руку, не позволяя закрыть лицо. Сил подняться у Игната не было. Но все-таки он поднялся. Оттолкнул от себя тщедушного, схватил пучеглазого за голову двумя руками, врезал ему коленкой по носу. И мужичку вломил кулаком с размаха, сбив его с ног. Но тут же снова появились менты. Сильный удар по голове опрокинул Игната на пол. В падении он больно ударился затылком об угол стола, но сознание не потерял.

Его избили до потери пульса. Он, казалось, умер, но сознания при этом не потерял. И присутствия духа. И когда его вытаскивали из камеры, он умудрился лягнуть ногой кого-то из ментов. Не больно, не сильно, но лягнул. За это и получил. Его бросили в коридоре, и кто-то из ментов ударил его ногой в лицо, опустив ее сверху вниз.

– Отставить!.. Что здесь происходит?

Этот грозный голос донесся, казалось, откуда-то с небес. Игнат ничего не видел, потому что и без того распухшие от побоев глаза были залиты кровью.

– Так это, он сам драку устроил! – ответил старшина.

– Да я вас!..

Какие кары небесные могли свалиться на головы ментов, Игнат не узнал. Он понял, что больше бить его не будут, и растерзанное сознание отключилось само по себе…

Глава 10

Холодный пронизывающий ветер на улице, а в камере тепло. Не столько от батарей тепло, сколько от людской массы. На шконке по два-три человека, на кубический метр по телу, каждое температурой как минимум тридцать шесть и шесть градусов. А может, где-то жмется к спинке шконки уже окоченевшее тело арестанта, не выдержавшего издевательств над организмом. Народу много, за всеми не уследишь. Но, может, у кого-то жар, тогда средняя температура так и остается – тридцать шесть и шесть.

Игнат знал, что условия в СИЗО нечеловеческие, и он готов был к жуткой тесноте и зловонию. Человек – такая скотина, что привыкает ко всему. Где-то он слышал такое выражение. И уже мог с ним согласиться…

Он уже прошел первый круг ада. Менты били его не шутки ради, они собирались отправить его на тот свет. Наверняка по заказу Юршина. И его убили бы, если бы в КПЗ не спустился прокурор с проверкой. Он увидел Игната, оценил его состояние и отправил в больницу. Там его и вернули к жизни. А потом снова сунули за решетку. В КПЗ он больше не возвращался, сразу из больницы этапом отправился в следственный изолятор. Два дня на сборке, баня с прожаркой, скатку в руки, и вперед. Хорошо, что тюремный продол во множестве преграждали решетчатые шлюзы, в которых Игнат отстаивался, пока конвоир открывал двери ключом-вездеходом. Трудно было ему идти быстро и без отдыха. Все внутренности ему в КПЗ отбили, и даже легкие. Если бы не лечение в больнице, он бы не выжил.

Игнат и сейчас не совсем здоров. Трудно ему, но ничего, ноги худо-бедно носят, а в камере и вовсе никуда ходить не надо. Разве что на прогулку, от которой он мог отказаться.

– Здорово, бродяги! – трубно проголосил здоровенного сложения парень с крупным ширококостным лицом.

С ним Игнат и заехал на эту камеру. С ним ему и держать прописку, без которой в камере не устроишься. А прописка будет, их предупреждали. Да Боб и без предупреждения это знал. Он пацан бывалый, хоть и первоход, но у него серьезные друзья на воле, и еще за ним конкретные дела… Ну, если ему верить…

– Здорово, здорово.

В блатном углу кишела жизнь. Одни резались в карты, а другие наблюдали за игрой, заодно закрывая игроков от коварного надзирательского глаза. Из этого угла и вынырнули два юрких паренька с колючими взглядами и хищно-насмешливыми оскалами. Невысокие они, худощавые, но Боб смотрел на них с опаской. Он пытался скрыть свою робость, но это не очень хорошо у него получалось.

– Мать продашь или в очко дашь? – с ходу спросил его паренек с широким лбом и узкими скулами.

Сам по себе он худой, и на лице кожа да кости. Глазницы большие, впалые. Кожа темная, желтоватая… Он напоминал ожившую мумию из фильма ужаса.

– Мать не продается, а в зад я не играюсь, – самодовольно улыбнулся Боб.

Казалось, именно такой вопрос он и ожидал, а ответ у него имелся.

– А кто ты по жизни, вор или рог?

– А это как братва рассудит. Поживем – увидим.

Блатной кивнул. Ответы правильные, значит, Боб не какое-то там фуфло.

– Прасковья Федоровна привет тебе передавала. Что сказать? – спросил второй паренек.

У этого и черты лица правильные, и глаза не впалые, и подкожный жирок просматривается. Но правую щеку рассекал глубокий, багровый рубец. Как будто казачьей шашкой сплеча когда-то рубанули… Гражданская война давно уже закончилась, а шашки остались.

– Так и передай, что верзаю сидя, а по малому – стоя.

И на этот вопрос Боб ответил правильно, но допрос не прекратился.

– Кочан в зад или вилкой в глаз?

– Да лучше вилкой в глаз, – снисходительно усмехнулся Боб.

Игнат удивленно посмотрел на него. Не думал он, что парень сделал правильный выбор. Но судя по его виду, парень знал, что говорил.

– Сделаем! – глумливо ухмыльнулся меченый.

И вдруг достал из-под штанины вилку.

– Эй, ты чего! – шарахнулся от него Боб.

Он толкнул при этом Игната, чуть не сбив его с ног.

– Вилки на хате быть не должно! – протестующе мотнул он руками.

– А вот есть вилка!.. Глаз подставляй!

– Это не по понятиям! – набычился Боб. – Вилки быть не должно!

– Кто тебе такое сказал?.. У нас правильная хата, а в правильной хате должно быть все… Или ты сомневаешься, что у нас правильная хата? – Меченый озлобленно смотрел на новичка.

– Да нет, не сомневаюсь, – жалко пробормотал Боб.

– Борзый, да? – Меченый легонько стукнул новичка в плечо.

– Буреешь, фраер! – И его дружок несильно ударил Боба в грудь.

Удары сыпались со всех сторон, но Боб терпел. Нельзя было ввязываться в драку, а именно на это его и провоцировали. Драка – это косяк для правильной хаты. Только Игнату почему-то казалось, что он попал в беспредельную камеру.

Боб не поддался на провокацию, но страху натерпелся.

– Ну что, в глаз даешь? – спросил меченый.

– В шоколадный глаз петушня дает… – пробормотал новичок.

– Ну, можно и так сказать… – смилостивился уголовник. – И, подмигнув своему дружку, велел Бобу снять куртку.

– Да я еще не согрелся, – мотнул тот головой.

– Ничего, согреем… Клифт, говорю, снимай! – сказал арестант, показывая место на шконке, куда Боб мог сложить свои вещи – матрас и хабар. – В трубу играть будем!

Бобу обмотали курткой голову так, чтобы он мог видеть своих мучителей через вытянутый рукав. К отверстию в рукаве поднесли миску, и Боб правильно назвал предмет. И коробок спичек он увидел, и свернутые в кукиш пальцы. Один зэк держал вытянутый рукав, другой подносил к нему предметы, а третий, вынув кожаный шланг, мочился на карман Бобу.